- Иногда я стараюсь быть доброй. Получается вяло. Сил хватает только
быть. Черты моего лица — всего лишь набросок способного мастера. Неявны,
общи. Состояние потерянного дома, преследующее меня всегда, уже сменилось
монотонной тоской по дому, теперь, когда уже ясно, что я существо бездомное
и не способное на пристанище. Невоплотимость любви трогает значительно
меньше, даже практически не трогает, особенно по сравнению с лучшими
годами жизни. Это табу, оставшееся им и по сегодня, хотя уже давно не
болит. Табу вообще не болят, особенно если есть опыт детства в диктатуре,
или что-то вроде этого. Лучшие годы жизни — это где-то в районе юности,
судя по схожести суждений окружающих. Не хотела бы я снова. Может быть,
я совершенно нормальна и повторяю одно из множества человеческих воплощений.
Тогда я не скажу ничего особенного, но каждому было бы приятно, или
привычно, заглянуть в зеркало. Я имею в виду узнавание. А может быть
и нет.
- Во всяком случае одно отличие очевидно, скорее даже отсутствие.
У меня нет чувства юмора, вернее даже иронии. А вернее — то, что я называю
этими определениями не совпадает с общепринятым. Это уже понятно и однозначно,
потому что проверено на конкретных ситуациях, часто очень неприятных
— кому приятно, когда оказываешься в центре внимания — когда смех абстрактный
переходит в конкретный и направленный на тебя, потому что ты выпала
из общего течения общения, потому что ты не понимаешь, не врубаешься,
до тебя не доходит и не допирает, а притворяться нет уже ни сил, ни
желания. Да и смысла. Все уже знают и ждут. Кажется, на меня уже даже
приглашают. Наверное, это только кажется.
- Я нарочно не напишу сколько мне лет. Один мужчина сказал, что
лучшие мои годы уже прошли, а в его устах это диагноз. Я бы сказала
иначе — я ощущаю последние лучшие годы. Как ощущаю... А как чувствуешь
последнюю влагу моря, выходя на песок.
- Семейное положение мое стандартно.
- Стандартность — это самое больное, то, чего бежала всегда и к
чему неизменно приходила — люди, мысли. Поступки, даже если мотивация
казалась неповторимой. В конце концов, человек физичен, и это накладывает
стандартные телодвижения как в пространстве, так и во времени. Ситуации
разрешаются несколькими вариантами, если есть возможность выбора, но
и выбор не спасает, ибо он всего лишь вариант стандарта.
- Тогда я попыталась искать проявления и копила их, как скупой рыцарь.
Отклонения от стандарта, при этом я не касаюсь болезненных проявлений,
патология еще более стандартна, чем норма, ибо классифицирована, изучена
и пришпилена булавкой в соответствующих разделах, но отклонения от стандарта
встречались редко и лишь частично. Красота же альтернативных решений
была недоступна тем, с кем сводила меня жизнь и судьба. Я страдала от
этого и продолжаю не смотря на опыт.
- Поступки мои никогда не выделялись.
- Жизнь моя начиналась в провинции и не предвещала счастья, потому
что была затеряна среди многих детских девочкиных воплощений, пришедшихся
на конец двадцатого века. Социальные предпосылки мелки,
а духовные не брались в расчет. Девочка была здорова, ленива, избалована,
тиха, очаровательна. Умница в школе и поздний ребенок дома. Умела врать
по телефону, что папы нет. Мечтала быть Атосом и понимала, что невозможно
— то есть, критичность мешала полету воображения уже тогда, а в школе
и подобных заведениях утвердилась и вошла в привычку. Понимала, что
удобнее быть Д’Артаньяном. А еще приятнее — Ришелье.
- Господи, как лень мне писать диалоги — их было очень много, диалогов,
разной степени банальности, даже блестящие были иногда, но разве в этом
суть. Суть в совпадении двух людей в городе в заданное непонятно зачем
время, но все это при полном отсутствии действия, во всяком случае достойного
хотя бы провинциальных подмостков. В этом, конечно, такая щемящая и
узнаваемая трагедия большинства посредственных судеб, что достаточно
всего лишь намека, и то — деликатно, потому что для чего?
- Поражающая меня невесомость существования была естественна
и банальна, и я тянулась именно к этому, потому что, хоть и объясняла
вслух происходящее куриностью мозгов, втайне мучилась возможностью
лишь внешнего повторения. Мне хронически везло. Я делала вид, что
люблю.
- Поступки мои были ярки и естественны, хотя я всегда подозревала,
что в этом должна быть какая-то тайная работа, завершающаяся во внешнем
мире. И все мои нелепые и как бы случайные вопросы, не к месту и времени,
злящие или льстящие, все они имели целью одно — убедиться, что кажущаяся
неповторимость существования действительно умело выстроена, а значит
это следствие, а не способ бытия. Я даже согласна была признать за собой
достаточно серьезные постановочные способности — любой труд должен быть
вознагражден, особенно если он не имеет прямо-меркантильные цели, а
только опосредованные. Поймать я себя хотела. Была все-таки фальшь!..
- Или не было?..
|